Сергей Лексутов - Ефрейтор Икс [СИ]

— Давай я помогу…

Она вскинула голову, коротко глянула на него, проговорила тусклым голосом:

— Я сама… Тут и мыть-то нечего.

Она вырвала клок травы, быстро протерла травой с песком посуду, сполоснула и, сложив ее тут же на камень, пошла к костру. Павел потянулся за ней, чувствуя какую-то неловкость, или вину перед ней.

В костре тлели полусырые кряжи, Андрей Степанович спал, укрывшись штормовкой. Сапоги его торчали на колышках, тут же висели портянки.

…Хорошо после трудного маршрута напариться в баньке, а потом завалиться в спальный мешок и проспать часов десять кряду!

На следующее утро после возвращения Вилена села завтракать в легком изящном платьице, расставшись, наконец, со своим мешковатым рабочим костюмом. Студенты старательно делали вид, будто не смотрят на нее, но глаза их сами собой поворачивались в ее сторону. Гонтарь, как ни в чем не бывало, попытался заговорить с ней своим обычным светским тоном, но она молча уткнулась в тарелку. Тогда он насмешливо покосился на Павла и уже деловым тоном спросил:

— Леночка, а ты не поможешь мне?

— Никуда больше я вас не поведу! — раздельно выговорила она.

— Почему же? — Гонтарь насмешливо смотрел на нее.

— Потому что вы — убийца.

— Ах, вот оно что… — Гонтарь беззаботно рассмеялся и назидательно, менторским тоном, выговорил: — Леночка, я же тебе говорил; это жестоко, но необходимо… Для науки…

— Все понятно, — и разделяя слова, Вилена отчеканила: — Вы убийца в научных целях.

Студенты замерли, во все глаза уставясь на нее. Гонтарь посмотрел на Павла и покачал головой, с этакой легкой отеческой укоризной, потом фальшиво-будничным тоном спросил:

— Ну а вы, Павел Яковлевич, пойдете со мной? Признаться, мне сегодня нужна будет ваша помощь; предстоит брать анализы крови из сердца. Занятие, сами понимаете, не для слабонервных. Студенты не могут…

В другое время Павел мягко и ловко увильнул бы от этой темы, а потом сослался на занятость и отказался, но тут вдруг резко выпалил:

— Я, Евгений Михайлович, не вижу никакой необходимости в этих анализах из сердца. Ну, я понимаю, эпидемиологам не обойтись, но нам-то достаточно косвенных данных…

Гонтарь подобрался, принял официальный вид, и медленно выговорил:

— А вот это, Павел Яковлевич, не в вашей компетенции решать, какие мне методы использовать… — и снова перейдя на отечески снисходительный тон, продолжал: — Как я понял, вы не хотите мне помочь?..

Павел окончательно вышел из себя, и его понесло:

— Я не желаю по-идиотски губить животных!

Лицо Гонтаря выразило ироническое понимание, он покосился на Вилену. Павел еле справился с бешеным желанием перевернуть стол, а Гонтаря выкинуть в окно. Особенно Павла раздражали эти намекающие взгляды и ужимки, призванные показать всем окружающим, что корень зла в Вилене. Но Гонтарь снова сменил и тон, и выражение:

— Хорошо, я не настаиваю… — он равнодушно пожал плечами. — Чем вы намерены заняться?

Смяв в себе раздражение, Павел хмуро выговорил:

— Завтра опять пойду в хребты. Там обнаружилось интересное место, абсолютно не подвергшееся антропогенным факторам, — по опыту Павел знал, что Гонтарю страшно нравятся подобные заковыристые выражения.

Студенты торопливо доели завтрак, и смущенно переглядываясь, ушли.

Андрей Степанович задумчиво протянул:

— Не дай Бог услышать, как кричит лиса, когда ей в сердце втыкают иглу…

— Работнички!.. И ты туда же, Степаныч! Биологи… Тоже мне… Как изучать, если даже руками не трогать?! Как науку вперед двигать прикажете?..

Андрей Степанович поморщился, проговорил скучным голосом:

— Брось, Михалыч. Это ты студентам баки забивай, о необходимости двигать науку. Я тебя столько лет знаю… Не нужна науке эта твоя стрельба по заповедникам. Душонку ты свою тешишь, вот что…

— Ну, Степаныч, мы с тобой не первый год знакомы, потому и терплю от тебя всякое. Но скажи мне, как добывать материал, если никого не убивать и не отлавливать?

— Ты сам знаешь, методик полно. Но для тебя же не материал главное, а поохотиться, душу потешить.

— А что в этом плохого? Совмещение, так сказать, полезного с приятным.

— Я ничего не имею против охоты, если в том имеется необходимость, если кормиться охотой. Но если человеку приятно посмотреть, как умирает зверь, как хлещет кровь… По-моему, у такого человека не все ладно с психикой. И человека ему прикончить — раз плюнуть…

— Ну, это зависит от точки зрения… Вот про Павла Яковлевича рассказывают, что он на лабораторных работах по физиологии всячески уклонялся от того, чтобы препарировать лягушек. Наверное, считал, что этого никто не видит…

Павел слегка смутился. Действительно, он всегда считал, что ему удалось провести преподавателя физиологии животных. Ему жаль было лягушек, которые жалобно пищали, когда их живьем резали студенты. Вот те и бессловесная тварь… Павел вдруг ощутил злость, вскинув взгляд, раздельно выговорил:

— Да, мне жаль было резать лягушек, к тому же живьем! Но я ведь больше ботаник, а не физиолог.

Андрей Степанович хлопнул по столу ладонью:

— Вот что, Евгений Михалыч, мы уже столько лет толчем воду в ступе… Короче говоря, не езди больше ко мне с оружием. Приезжать, приезжай, в сборах материала помогу, но стрелять больше не позволю. Не обессудь… Я, между прочим, и сам в границах заповедника не охочусь; на то он и заповедник, чтобы зверью было, где спрятаться от таких, как ты.

Гонтарь резко поднялся, выговорил:

— Ну, на тебя, Степаныч, еще и директор имеется… А к тебе я и правда, больше не приеду. Другие кордоны есть… — и вышел из комнаты.

Ольга Филипповна принялась убирать посуду, Вилена взялась помогать ей. Павел пошел к двери, но на пороге остановился. Ему вдруг расхотелось отдыхать здесь до завтра.

— Вилена, я в хребты иду, сейчас… Ты не хочешь со мной?

Она вспыхнула, быстро зыркнула на мать, но тут же совладав с собой, спокойно произнесла:

— Хочу, Павел Яковлевич, но мне надо ехать…

— Куда, если не секрет? — натужно-равнодушным тоном выговорил он, чувствуя, как внутри все оборвалось.

— Поступать учиться.

— Ну что ж, молодец… — сообразил он ответить. — Счастливо сдать вступительные экзамены.

Павел и сам не заметил, как его приятные воспоминания о Вилене, и о первой поездке на Алтай, перетекли в крепкий сон. Вечернее солнце не пекло, а приятно грело, и он проснулся лишь тогда, когда склонившаяся над ним Ольга потрогала его за плечо. Она спросила:

— Ты ужинать-то будешь?

— А как же, — он сладко зевнул.